Неточные совпадения
«Таково свойство интеллигенции вообще. Вернее — это качество
интеллекта… не омраченного, не подавленного впечатлениями бытия».
«Искусство и
интеллект»; потом, сообразив, что это слишком широкая тема, приписал к слову «искусство» — «русское» и, наконец, еще более ограничил тему: «Гоголь, Достоевский, Толстой в их отношении к разуму». После этого он стал перечитывать трех авторов с карандашом в руке, и это было очень приятно, очень успокаивало и как бы поднимало над текущей действительностью куда-то по косой линии.
Лекция была озаглавлена «
Интеллект и рок», — в ней доказывалось, что
интеллект и является выразителем воли рока, а сам «рок не что иное, как маска Сатаны — Прометея»; «Прометей — это тот, кто первый внушил человеку в раю неведения страсть к познанию, и с той поры девственная, жаждущая веры душа богоподобного человека сгорает в Прометеевом огне; материализм — это серый пепел ее».
«К чему сводится социальная роль домашней прислуги? Конечно — к освобождению нервно-мозговой энергии
интеллекта от необходимости держать жилище в чистоте: уничтожать в нем пыль, сор, грязь. По смыслу своему это весьма почетное сотрудничество энергии физической…»
— История относится к человеку суровее, жестче природы. Природа требует, чтоб человек удовлетворял только инстинкты, вложенные ею в него. История насилует
интеллект человека.
«Семь епископов отлучили Льва Толстого от церкви. Семеро интеллигентов осудили, отвергают традицию русской интеллигенции — ее критическое отношение к действительности, традицию
интеллекта, его движущую силу».
Помимо всякой философской теории, всякой гносеологии, я всегда сознавал, что познаю не одним
интеллектом, не разумом, подчиненным собственному закону, а совокупностью духовных сил, также своей волей к торжеству смысла, своей напряженной эмоциональностью.
С ним считалось «правительство», его знало «образованное общество», чиновники, торговцы — евреи — народ, питающий большое уважение к
интеллекту.
Для обличения мира невидимых вещей нужна активность всей человеческой природы, общее ее напряжение, а не активность одного лишь
интеллекта, как то мы находим в знании мира видимого.
Гностики и теософы лучше метафизиков и философов, поскольку они требуют посвящения для религиозного раскрытия истины, но и они «интеллигенты-отщепенцы» в мировом смысле этого слова, оторванные от корней, живущие гипертрофией
интеллекта, безблагодатные.
Истина добывается не только
интеллектом, но и волей, и всей полнотой духа.
— Итак, вы женаты, — сказала она. — Но не беспокойтесь, я киснуть не буду, я сумею вырвать вас из своего сердца. Досадно только и горько, что вы такая же дрянь, как все, что вам в женщине нужны не ум, не
интеллект, а тело, красота, молодость… Молодость! — проговорила она в нос, как будто передразнивая кого-то, и засмеялась. — Молодость! Вам нужна чистота, Reinheit! [Чистота, невинность (нем.).] Reinheit! — захохотала она, откидываясь на спинку кресла. — Reinheit!
— Это развращенный и извращенный субъект, — продолжал зоолог, а дьякон, в ожидании смешных слов, впился ему в лицо. — Редко где можно встретить такое ничтожество. Телом он вял, хил и стар, а
интеллектом ничем не отличается от толстой купчихи, которая только жрет, пьет, спит на перине и держит в любовниках своего кучера.
Такие повторения предыдущего ничуть не портили добрых отношений между сторонами. Упомянутый ротмистром учитель был именно одним из тех клиентов, которые чинились лишь затем, чтобы тотчас же разрушиться. По своему
интеллекту это был человек, ближе всех других стоявший к ротмистру, и, быть может, именно этой причине он был обязан тем, что, опустившись до ночлежки, уже более не мог подняться.
Он не только признавал в них ум, память, соображение, совесть, но даже считал эти стороны
интеллекта исключительно их принадлежностью, совершенно чуждой человеку…
Восток, как это известно, является частью преобладания начал эмоциональных, чувственных над началами
интеллекта, разума: он предпочитает исследованию — умозрение, научной гипотезе — метафизический догмат. Европеец — вождь и хозяин своей мысли; человек Востока — раб и слуга своей фантазии. Этот древний человек был творцом большинства религий, основоположником наиболее мрачной метафизики; он чувствует, но не изучает, и его способность объединять свой опыт в научные формы — сравнительно ничтожна.
Хлыстовство соблазняется божественностью мира и человека: антропология подменяется антрополатрией [Т. е. обожествление человека (от греч. antropos — человек и latreia — почитание, служение).], молитва — радением или медитацией, око веры —
интеллектом, таинство — экстазом, религия мистикой.
«
Интеллект характеризуется природным непониманием жизни.
Какой-нибудь лошадиный овод или навозный жук совершенно лишены
интеллекта; между тем мудрость их инстинкта поразительна.
Развиваясь в направлении к
интеллекту, человек оставил по дороге много других способностей, — эти способности сильны в животных, развившихся в ином направлении.
Связать эту мудрость с
интеллектом невозможно, невозможно и
интеллект вывести из нее.
Одним словом, мы тут имеем перед собою деятельность, которую мы должны были бы приписать
интеллекту, несравненно более высокому и обладающему несравненно более широким горизонтом, чем известный нам.
В то время как
интеллект трактует все вещи механически, инстинкт действует, если можно так выразиться, органически.
«Существуют вещи, которые только
интеллект способен искать, но которых он сам по себе никогда не найдет.
Лунатик, с глубоко спящим
интеллектом, карабкается по карнизу дома, каждое его движение целесообразно и точно; и горе ему, если вдруг проснется
интеллект и вмешается в чудесную бессознательную работу инстинкта: то, что до тех пор было легко исполнимо, становится невозможным.
В результате мы научились понимать, рассматривать само сознательное «я» лишь как орудие на службе у указанного выше верховного, объемлющего
интеллекта».
Интеллект же, способный рассматривать жизнь только с внешних точек зрения, способен ставить вопросы о всех глубинах жизни.
Интеллект был величайшим орудием человека, и в нем достиг человек огромной изощренности.
Луначарский утверждал, что такая защита бескорыстной истины, независимости
интеллекта и права личного суждения противоречит марксизму, который подчиняет понимание истины и справедливости революционной классовой борьбе.
Школа Фрейда подтверждает ту истину, которую когда-то философски высказал Вл. Соловьев: человек сходит с ума, жертвует
интеллектом вследствие невозможности разрешить нравственные конфликты и задачи жизни.
Когда Бергсон противополагает правду инстинкта
интеллекту, он вспоминает о рае и о его утере в грехопадении.
Когда Клагес видит в возникновении сознания,
интеллекта, духа декаданс жизни, болезнь, он, в сущности, выражает на языке науки и философии древнее сказание о грехопадении и утере рая, но натурализирует идею рая и думает, что он возможен в мире падшем.
Принципиально был более прав св. Фома Аквинат, который, правда, унижает человека, причисляя его к низшим
интеллектам, но ставит вопрос о человеческом познании, о познании человека.
Каждое утро в одном из крайних окон я вижу женскую головку, и эта головка, я должен сознаться, заменяет для меня солнце! Я люблю ее не за красоту… В узеньких серых глазках, в крупных веснушках и в вечных папильотках из газетной бумаги нет ничего красивого. Люблю я ее за некоторые индивидуальные особенности ее возвышенного
интеллекта.
Но нус значит также разум,
интеллект, логос.
Ему открывается то, что лежит глубже того мира объектов, с которым имеет дело
интеллект со своими понятиями.
В отличие от самого Бахофена, он считает дух, который отождествляется с разумом,
интеллектом, сознанием, паразитом, враждебным жизни.
У Плотина, который всегда обозначает дух словом «нус», дух-интеллект есть эманация Божественного Единого.
Греческая философия хотела победить зависимость человека от духов, добрых и злых, подчинив его разуму,
интеллекту.
Она знает уже не
интеллект Плотина и св. Фомы Аквината, она знает лишь ratio.
Нус,
интеллект, стоящий у Плотина между Единым и множественным, сохраняет свою непорочность, чистоту.
Не есть ли «истина» пассивного
интеллекта с его чисто интеллектуальной совестью лишь призрак, самогипноз угнетенного, подавленного, раздробленного духа?
Послушание «истине» пассивного
интеллекта есть рабство и расслабленность, а не честность и совестливость.
Интеллект не в силах постигнуть жизни, так как жизнь есть чистая длительность, динамика, творчество.
Это обычное, с ложным пафосом благородства провозглашаемое мнение обостряет вопрос о том, есть ли познание истины пассивность, послушность
интеллекта или активность, творчество духа?
У Достоевского есть потрясающие слова о том, что если бы на одной стороне была истина, а на другой Христос, то лучше отказаться от истины и пойти за Христом, т. е. пожертвовать мертвой истиной пассивного
интеллекта во имя живой истины целостного духа.
[ «Это значит, что и здесь наш
интеллект упускает из виду существенную сторону жизни, как будто он не создан для того, чтобы мыслить такой объект».]
То, что есть, что дано и навязано
интеллекту, то совсем еще не есть истина и то не обязательно, ибо, быть может, это есть, это дано и навязано лишь по рабской угнетенности духа и исчезнет как мираж по его освобождении.
Борис заявил, что у меня, как он убедился, «большой
интеллект», а «в бытовой этике я настоящая женщина-коммунистка».
«Истины» пассивного
интеллекта просто не существует, она есть лишь интеллектуальное выражение духовной подавленности и зависимости.